04. Первая исповедь (невыдуманная история)

Было это в начале 90-х. Любовь Сергеевна – интеллигентная дама ранне-бальзаковского возраста, узнав, что в их поселке городского типа открылся храм, загорелась желанием впервые в жизни попасть на богослужение. Что такое «Литургия», чем она отличается от молебна и так далее, наша героиня, конечно, не знала. Но откуда-то из глубин сознания шло могучее желание сходить на эту самую Литургию и сделать то, ради чего, она, собственно, и совершается – причаститься (о Причастии Любовь Сергеевна то ли слышала в юности от бабушки, то ли читала в каком-то классическом романе…)

К приобщению святыне наша знакомая подготовилась основательно – насколько это было доступно выросшему в советской безрелигиозной среде человеку. А именно – достала с антресоли полинявший индийского производства платок с люрексом и еще – списала у знакомой старушки молитву «Отче наш» и попыталась выучить ее наизусть. «Не зря же – рассуждала интеллигентная дама, – говорится: «знать, как «Отче наш» - а я-то «Отче наш» и не помню…» Так и твердила она слова молитвы, идя по тихим и малолюдным утренним улочкам к городской больнице, в которой и открылся этот – первый в их ПГТ! – домовый храм. Была суббота (по воскресеньям служба не совершалась, потому что в воскресный день отец Василий, командированный в их храм по совместительству, служил в своей главной обители – церкви райцентра). Впрочем, всех этих подробностей Любовь Сергеевна не знала и знать не могла. Ей было известно лишь одно – что сегодня, 30 сентября – ее именины, и именно в этот день в их поселке совершается эта загадочная… обедня (есть еще какое-то очень сложное греческое ее именование) – и потому должна она непременно быть на этой службе и приобщиться… Чего? Как? – Эти вопросы крещенная в незапамятном детстве, но еще не просвещенная знаниями о своей родной вере особа перед собой пока что не ставила.

Вот и больница. Немного стесняясь ничего не спросившего, но, кажется, как-то загадочно-понимающе взглянувшего на нее старичка вахтера, Любовь Сергеевна зашла за высокую кованую ограду и быстро пошла по шуршащей палой кленовой листвой аллее. Показалось ей, или в самом деле донеслось спереди непривычно протяжное церковное пение? Нет, не может быть, ведь еще метров пятьдесят идти… Однако, точно поют… Женские голоса или мужские? – не понять… Пение становилось все слышнее… Смолкло оно… лишь когда наша паломница остановилась у плотно прикрытой двери подсобки, в которой теперь был оборудован больничный храм.

Любовь Сергеевна несмело нажала на дверную ручку… (Вообще-то, наша героиня была дамой весьма решительной, но тут ее охватил нежданный трепет). Дверь поддалась и пение – то самое, что она невесть каким образом слышала в саду, достигло ее ушей уже естественным образом. Только теперь внимать ему мешало сопение, шепотки – все те звуки, что наполняют до отказа набитое людьми помещение, даже если наполняющие его индивиды изо всех сил стремятся вовсе не издавать звуков. Ни яблоку, ни даже, пожалуй, вишне негде было упасть в переполненной домовой церквушке. Но то – фрукты, а привыкший к борьбе с трудностями современник уж найдет, где ему примоститься – если, конечно, захочет. Вот и Любовь Сергеевна сначала притулилась у дверей, так, что спина ее не позволяла им закрыться до конца, затем – незаметно для себя полностью вошла внутрь… Сзади кто-то шевелился – значит, этому кому-то уже удалось втиснуться между нею и дверями (и откуда взялось это пространство, если пять минут назад сама Любовь Сергеевна там не помещалась?..) Впрочем, это размышление лишь на какие-то две-три секунды заняло ум нашей героини, а затем она вновь продолжила свое усиленное делание. Да-да, именно делание – внимательное, напряженное – заключавшееся в том, чтобы пытаться расслышать и понять хоть что-то из происходящего там, впереди. От попыток увидеть это происходящее Любови Сергеевне пришлось отказаться – слишком плотной была толща народных масс, потянувшихся в это прохладное ранне-осеннее утро к вере отцов… Служба шла не быстро, не медленно, иногда удавалось расслышать что-то более-менее внятное, кажется: «Господи, помилуй»…

Немного привыкнув к незнакомой обстановке, Любовь Сергеевна стала припоминать: «что-то важное надо сделать… да… причаститься… но как, если стоит она практически у двери, а обедня служится где-то там, впереди, откуда доносится то негромкое мелодичное журчание хора, то взмывающие над ним мощные всплески-возгласы бас-баритона… священника, наверное… Да, а перед Причащением надо сделать еще что-то такое, важное… без чего нельзя, но, кажется, неприятное – даже стыдное… Как же это называется… Еще в кино показывали… Молодой человек рассказал священнику (только это не у нас было, а где-то в Италии, что ли), а тот все выдал властям… А не имел права… Но не о том речь… А как же этот обряд называется… И где тут, в такой тесноте, он может совершаться?» Любовь Сергеевна привстала на цыпочки и стала наблюдать. Так… Кажется, там, слева впереди, какое-то шевеление в толпе… Люди проталкиваются вперед сильнее, чем по центру, а кто-то, наоборот, оттуда протискивается… Наверное, это там. Но что «это»? И кого бы спросить?

Подумав и еще раз внимательно оглядевшись по сторонам, Любовь Сергеевна наконец  решилась и обратилась к притертой прямо к ее боку старушке в белом ивановском платочке:

- Скажите, пожалуйста, где здесь можно сделать… покаяние?

Старушка удивленно вскинула на вопрошавшую подслеповатые серые глаза, видимо, осмысляя вопрос, а потом вдруг заулыбалась и закивала как раз в ту сторону, где наша героиня заметила особую активность проталкивающегося народа:

- Там, там исповедь, впереди. – Затем бабуля сделала какое-то немыслимое движение, в результате которого перед ней необъяснимым образом расчистилось крошечное – на пол-шага – свободное пространство, и буквально пропихнула в него Любовь Сергеевну (благо, сложения та была сухопарого) – иди, дочка.

Видать, Ангел-Хранитель рьяно оберегал свою впервые переступившую церковный порог подопечную, ибо никто на Любовь Сергеевну не шикнул, никто не воспрепятствовал ее продвижению. И как раз к моменту, когда весь храм «едиными усты и единым сердцем» запел что-то непонятное, она оказалась перед новой – по особому плотной – кучкой людей, теснившейся вокруг чего-то, пока еще невидимого нашей героине. Тесно стояли люди в домовой церкви, но то была теснота «свободная», как ни странно это звучит – теснились они бессистемно, вольно, могли, переминаясь с ноги на ногу, уклониться вправо или влево. А тут стояли, целенаправленно направляясь вперед, не желая уклониться ни на йоту. Постепенно продвигались к какой-то, весьма всем им вожделенной, цели… Любовь Сергеевна поняла, что именно тут стоят желающие «сделать покаяние» (нет, ну какое же слово тут положено…) и остановилась в конце группы. Отсюда было лучше слышно службу, а, приподнявшись на самые кончики мысков – как когда-то, в далеком детстве, в так и не законченной ею балетной школе – она могла видеть происходящее впереди.

Правда, впереди почему-то, как нарочно, ничегошеньки не происходило. Виднелась белая фанера, на которой висели две больших иконы – Христа и Божьей Матери, между ними – такие же фанерные двери с четырьмя круглыми образками на них. На иконках – какие-то странные ангелы – вроде, с крыльями, и с головами животных… Это еще что такое? Но двери были закрыты и даже небольшой проем над ними задернут красненькой шторкой… «Почему ничего не видно? Не перерыв же – ведь поют, и люди, вон, крестятся…» Любовь Сергеевна, с трудом выпростав руку, неловко наложила на себя крестное знамение. «Тебе поем, Тебе благодарим…» - донеслось до ее сознания. «Да, Господи, благодарю Тебя, – впервые сложила она в молитву разбегавшиеся от новости впечатлений и многолюдства обрывки мыслей, – благодарю, что вот пришла я к Тебе в церковь, и что живем мы, слава Тебе, Бог, неплохо – дочка в пятый класс поступила, сын Петруша – во второй перешел… Слава Тебе, Господи»…

Толпа стоящих впереди немного подвинулась, и Любовь Сергеевна вдруг смогла сделать целых два шага вперед и увидеть то, к чему она, вместе с теснящимися вокруг, так неуклонно продвигалась. Сжатый со всех сторон народом, впереди стоял не высокий и не толстый священник в длинном черном одеянии и каком-то желто-серебристом шарфике, спускавшемся из под рыжеватой бороды. Одной рукой он поддерживал высокий складной столик, на котором лежал крест и какая-то небольшая потрепанная книжица, а другой – почти ежеминутно поднимал свой «шарфик» и, накрывая им головы протискивавшихся к нему богомольцев, что-то шептал – ни то читал молитвы, ни то о чем-то вопрошал приходящих. Любовь Сергеевна с вдруг накатившим страхом осознала, что людской волной ее несет прямо к священнику. «Ой, а что говорить-то, в чем каяться?.. – Спохватилась она. – Так… Вроде, преступлений не совершала – но что-то же надо сказать… А! Вот что! – В сознании нашей знакомой вдруг ясно всплыл случай из далекой юности, когда они вместе с братом Колькой и его друзьями залезли на колхозное поле и, набрав там огурцов, понесли продавать их около железнодорожной станции, а на полученные деньги купили мороженного и первую в своей жизни бутылку вина… И что, надо так и сказать: воровала и напилась… Двадцать пять лет назад?.. Или лучше сформулировать как-то иначе… Или вовсе уйти…»

Но убежать от первой в своей жизни исповеди Любови Сергеевне было не суждено. Потому что бежать, собственно, было просто невозможно – физически. И, не успела она решить, как же все-таки рассказывать священнику о том единственном вспомнившемся ей из прожитых лет грехе, как толпа колыхнулась, и Любовь Сергеевна оказалась прямо-таки притиснута к священнику. Не успела она раскрыть рта, как усталый и, видимо, уже потерявший способность что-либо выспрашивать батюшка накрыл ее своим «шарфиком» и что-то тихонько забормотал… Затем убрал шарфик и, поймав недоуменный взор исповедницы, вопросил:

- Ты хоть готовилась?

Как?.. К чему… - Наша героиня не знала, что ответить. Увидев это, священник сократил область поиска:

- Молитвы ты читала?

О, на этот вопрос Любовь Сергеевна ответить могла – прямо, откровенно и абсолютно честно. Ведь она не просто читала единственную известную ей молитву, но и почти назубок выучила ее. Потом наша богомолка, ничуть не сомневаясь в своей правоте, ответила:

- Да. Читала. – И получила благословение причащаться.

Мы не дерзнем описывать мысли и переживания души, впервые, еще почти не осознанно приступившей к заветной Святыне. Скажем лишь, что Дар сей, как бы авансом промыслительно ей ниспосланный, не остался без плода. Любовь Сергеевна со временем стала регулярно посещать богослужения, припомнила и исповедовала все свои грехи и даже, говорят, приложила немало трудов к возведению в своем поселке нового, просторного храма.